Бессердечно влюбленный  - Маргарита Ардо

Нет, я не сошёл с ума. Для дела это тоже будет полезно. Как говорится в восточной мудрости, «когда дипломатия исчерпана, остаётся женщина». Или наоборот. От перемены мест слагаемых сумма не меняется.

Я снова почувствовал рукой её тепло, скосил глаза на светлую прядь. Притихла, как озябшая птичка. Ещё вчера, как нахлобучил, так и присмирела. Удивительно даже…

Я не чувствовал за собой вины, что наврал про сокращения – на предприятии всё далеко не плохо. И про приглашение французов тоже. Подумаешь, днём раньше или пятью. Правильно приготовленная ложь – основа дипломатии. А я, цитируя Отто Фон Бисмарка, «был рождён, чтобы стать дипломатом», потому что мы оба появились на свет первого апреля.

– Вам сок, минеральную воду, чай, кофе? – подвезла тележку стюардесса.

Я раскрыл перед Викой столик. Она оторопело взглянула на меня и сказала:

– Спасибо… Кофе, пожалуйста.

Я взял воду. Во рту постоянно сохло. За толстым стеклом иллюминатора начало светать.

– Красиво… – себе под нос шепнула Вика, глядя на облака. – Словно взбитые сливки с клубничным сиропом.

Боже, мне бы и в голову такое не пришло! Интересно, как у неё в мозгах всё устроено? Как у Чарли на «Шоколадной фабрике»?

– А вы уже бывали в Париже? – спросила Вика.

– Несколько раз. Но предпочитаю Альпы.

– Почему? – Розовое солнце коснулось её щеки, и та стала какой-то волшебной. Это её особенность – свет снаружи, а кажется, будто изнутри. Аж дотронуться захотелось.

– Люблю горные лыжи.

– Здорово! – сказала Вика. – А я не умею кататься.

– Это легко.

Она вздохнула. Научу. Представилось, как кладу руку на её ручку, сжимающую лыжную палку, показываю, как держать равновесие. Придвигаюсь близко-близко. Так, что носом касаюсь светлой макушки. Хоть сейчас в неё бы нырнул. Так пахнет!

– Вы часто ездите в горы?

Я усмехнулся: наивная, а работать кто будет?

– Зимой вырываюсь. Не в Альпы, так в Розу Хутор.

– Там красиво, – решилась улыбнуться она, но тут же снова отвернулась к окну.

А в ней что-то изменилось. Столько вызова было в её глазах, что куда делось? Или это ненадолго?! Интересно…

– У нас уже сегодня состоится встреча с партнёрами? – спросила Вика, пытаясь выглядеть деловой.

– Нет, сегодня акклиматизация, – ответил я.

– Вы позволите мне немного побродить по Парижу? Очень очень хочется хотя бы Эйфелеву башню увидеть живьём…

– Ваш брат просил вас далеко не отпускать, – напомнил я. – Я дал слово.

– А вы уже видели Эйфелеву башню? – в её глазах блеснула надежда, что я такой лох, который не посетил самую посещаемую достопримечательность мира.

– Груда бесполезного и очень доходного железа. От Ростовской телебашни отличается только пафосом и чистой прибылью под тридцать миллионов долларов в год, – сказал я небрежно. – Но я вас отвезу посмотреть.

– Правда?! – её глаза вспыхнули радостью. – Спасибо!

Ага, я уже не бессердечный самодур? А ещё песни пела: «Ничего не хочу, ничего не надо…» Знаем мы женское «не хочу». На мысленном табло, как над баскетбольным полем, загорелся счёт: «1:0». В мою пользу, конечно.

Она помолчала и вдруг спросила:

– А вы всё измеряете в годовой прибыли? – в её голосе снова прорезался вызов.

Мда, ненадолго хватило.

– Нет. Но всё должно быть рациональным, – ответил я.

Она чуть мотнула головой в иллюминатор:

– Даже облака?

– Да, – со всей серьёзностью сказал я. – Особенно если это облако тэгов или облако для хранения данных.

Она моргнула и вдруг рассмеялась. Нежно так, негромко, но звонко. Толстопузый депутат вздрогнул и проснулся в кресле через проход. А у меня мурашки по спине пробежали. Чертовски приятно, когда над твоими шутками смеются!

Красивая… Любопытно, как она отреагирует на то, что мы будем жить не в гостинице, а в квартире отца в пентхаузе с балконом, выходящим на площадь Трокадеро, с видом на Эйфелеву башню. Оценит? Должна! Ведь всё, как на её картинках, даже лучше.

Париж! Как много в этом звуке… И в воздухе, и в улицах, и в голубом небе с разлетающимися кудрявыми облаками… Много всего, но больше всего – радости! Да-да, в моём сердце снова проснулась радость: я в Париже! Я так давно мечтала, читала, представляла, и вот он – передо мной! С одинаково подстриженными деревьями, с сочно-зелёной травкой на газонах, с церквями и аббатствами, с ровными стрелами-проспектами, застроенными красивыми старинными зданиями с закруглёнными крышами. Серые, с арочными окнами, они были аккуратно надеты на макушки домов, словно любимые беретки французов. С причудливыми фонтанами, дворцами, скульптурами, изображающими по большей части обнажённых женщин. Французы! Этим всё сказано!

Мы ехали на арендованном чёрном Рено с водителем. Я прильнула к окну и забыла обо всём: о деловом этикете, об удаве, о конфликте между нами. Нет, конечно, я не подпрыгивала и не повизгивала радостно, как щенок, хотя очень хотелось… Мне даже сын Ниночки говорит: «Ты – неправильная тётя, тёти не прыгают», но я была абсолютно не против быть неправильной. Особенно, когда радости через край! Сейчас она била в темечко, потому что я держала её в груди, позволяя вырываться наружу лишь расползающейся то и дело улыбкой и восторженными ахами. О, как я соскучилась по радости: глупой, детской, немного экзальтированной, моей! Жить в радости каждый день – вот оно, счастье!

И я была благодарна городу на Сене, что разбудил её во мне. О, Париж, я так долго ждала с тобой встречи! Наверное, я была бы счастлива, даже если бы столица моды оказалась селом с одной колокольней посередине, но это был тот случай, когда ожидания и реальность совпали. Голова слегка кружилась, глаза жадно фотографировали и откладывали в память детали и детальки – ведь их было столько, в мешке не унести: ворота Сен-Дени, похожие на триумфальную арку; патина на тёмных статуях; живописный клошар, словно вышедший из песни Жоржа Брассенса про старика-овернца[22]; кафешечки с красными маркизами и круглыми столиками на улице. Это в ноябре-то! Уютно, красиво, очень французисто!

– Вам нравится Париж, Виктория? – спросил удав, вырывая меня из водоворота впечатлений своим безэмоциональным тоном.

– Да! О да! – воскликнула я и, не удержавшись, ткнула пальцем в чудесный белый купол на холме: – О, Боже, смотрите, это же Базилика Сакре-Кёр! Не верю, что вижу её своими глазами!

Я обернулась на удава и поразилась: он улыбался! Не растягивал сухо губы, как обычно перед партнёрами, не ухмылялся ехидно, не хмыкал саркастически… Он улыбался с таким видом, с каким обычно отец семейства приносит дочке долгожданный велосипед. Или собаку, которую долго не разрешал завести. Немножко снисходительно, сверху-вниз, но тоже счастливо. Ого! Неожиданно… Кажется, «О, Боже» он принял на свой счёт.